Владимир Егоров

СКЛАВИНЫ И СЛАВЯНЕ: ПОСТУЛАТЫ И НЕДОРАЗУМЕНИЯ

Эта статья планировалась к публикации в 4 выпуске 2025 г. «Вестника Удмуртского университета. История и филология».
Однако в последний момент некая «междисциплинарная экспертиза» публикацию запретила.

В середине VI в. н. э. в произведениях византийских авторов появляется новый, ранее неизвестный народ склавины: Σκλαβήνοι в текстах по-гречески и Sclaveni на латыни [1]. Практически сразу входит в обращение более короткая форма «склавы» (Σκλάβοι/Sclavi). Нередко пару склавинам составляет другой новоявленный народ — анты. Те и другие выступают северными соседями Византии, обитателями левого берега Дуная в нижнем его течении и далее на восток до Днепра. В современной исторической науке, не в последнюю очередь в отечественной, постулировано абсолютное и безусловное тождество склавинов и славян. Постулат основан лишь на схожести терминов, но тем не менее он общепринят, и повсеместной практикой стало автоматическое, без оговорок, превращение склавинов в славян при переводе произведений средневековых авторов и в учёных комментариях к ним. Между тем нет никаких объективных свидетельств славянства склавинов VI в., притом присутствие славян в нижнем Подунавье того времени не находит подтверждения в археологии. В результате вокруг этого вопроса накопилось немало недоразумений, основательно запутывающих историю ранних славян.

В настоящей статье ставится под сомнение постулат славянства склавинов VI в., обсуждаются некоторые спровоцированные им исторические недоразумения и затрагивается вопрос возникновения славянского самосознания и самоназвания в связи с отказом от этого постулата.

⁂

Хотя в средневековой историографии склавины VI в. уверенно локализуются на левом берегу нижнего Дуная, археологически в это время к северу от Дуная присутствуют только лангобарды, гепиды, авары и кутригуры [Curta F. The making of the Slavs: History and archaeology of the Lower Danube region 500‒700. 2002. С. 4, 190]. Славяне же распространились севернее, в центральной и восточной Европе, представленные пражской (также прага-корчак) культурой V–VII вв. — самой ранней из надёжно определяемых как славянских (см., например, [Русанова И.П. Славянские древности VI‒VII вв. (культура пражского типа). 1976. C. 197‑198]), и никаких массовых переселений из ареала пражской культуры на нижний Дунай в VI в. археологи не находят. Для дунайского левобережья «археологические свидетельства не соответствуют картине, нарисованной историками на основе письменных источников» [Курта 2002. С. 209].

Одной из значимых попыток разрешить это противоречие стала книга Ф. Курты «Создание славян» [2] [Курта 2002], вызвавшая активную полемику (С. Иванов [Иванов C.А. «В тени Юстиниановых крепостей»? Ф. Курта и парадоксы раннеславянской этничности. 2008], П. Шувалов [Шувалов П.В. Изобретение проблемы (по поводу книги Флорина Курты). 2008.], М. Жих [Жих М.И. К проблеме этнического самосознания ранних славян: по поводу работы Флорина Курты. 2010], С. Назин [Назин С.В. Происхождение славян: реконструкция этнонима, прародины и древнейших миграций. 2017] и, наконец, ответ Ф. Курты оппонентам [Curta F. The making of the Slavs: Between ethnogenesis, invention, and migration. 2008]) и умножившая число недоразумений вокруг склавинов. Воззрения Курты информативно резюмированы в обзоре З. Метлицкой: «Автор оспаривает “миграционную теорию”, согласно которой славянские племена пришли в низовья Дуная из областей в бассейне реки Припять. Ф. Курта… выдвигает принципиально новую гипотезу о том, что формирование славян как отдельного этноса происходило непосредственно в низовьях Дуная, в первую очередь под влиянием контактов различных племен, живших в этом регионе, с империей. Славяне, утверждает Ф. Курта, первоначально являлись, если можно так сказать, “изобретением” византийских военных и политиков, проводивших разграничение между дружественными им племенами, которых они именовали антами, и прочими — которых они называли славянами [Пример того, как современные историки походя превращают склавинов в славян. – В.Е.], хотя язык, обычаи и культура этих народов были очень близки» [Метлицкая З.Ю. Курта Ф. Формирование славян: история и археология низовий Дуная, 500‒700 гг. 2005. С. 21]. То есть для удобства администрирования на своей северной границе, так называемом Дунайском лимесе, византийцы просто наклеили на разношёрстное и, вероятно, разноязыкое население левобережья нижнего Дуная и западного Причерноморья ярлыки «склавины» и «анты». Враждебные досаждавшее им племена, расселившиеся до Днестра, они совокупно обозвали склавинами, а дружественные империи, обитавшие за Днестром, антами. Таким образом Курта предлагает удобный формальный критерий различения склавинов и антов, но и он, традиционно для современной исторической науки, не различает склавинов и славян: в его книге оба термина (Sclavenes и Slavs) могут произвольно чередоваться в пределах одного абзаца по отношению к одним и тем же действующим лицам (см., например: [Курта 2002. С. 37‑38]). При этом создаётся впечатление, что автор действительно считает склавинов славянами, хотя и старается уйти от вопроса об их языке: «Славяне стали славянами не потому, что говорили по-славянски, а потому, что так их называли другие» [там же, с. 346].

Но если даже крайне критически настроенные по отношению к традиции историки, такие как Ф. Курта, явно или неявно признают славянство склавинов, то имеются ли основания подвергать сомнению общепринятый постулат?

Прежде чем отвечать на этот вопрос и углубляться в проблему славянства склавинов, следует уточнить, что понимать под славянством. Если сравнить, к примеру, северных русских поморов с болгарами, то мы не найдём у них практически ничего общего: ни в типичном внешнем облике, ни в традиционном костюме, ни в образе жизни, ни в верованиях, ни в фольклоре, народных песнях и танцах — ни в чём кроме языка. Поэтому резонной представляется трактовка славянства как понятия не этнического, а сугубо языкового. То есть вопреки Ф. Курте мы будем считать славянами не тех, кого по той или иной причине называют славянами (или склавинами, склавенами, склавами и т. д.), а тех, кто говорит по-славянски, на языках славянской группы.

При таком понимании славянства необходимым и достаточным его доказательством в отношении склавинов был бы их славянский язык. Либо, хотя и недостаточным, но веским, — их личные имена, наиболее надёжно этимологизируемые на славянской основе. Ниже приведены известные нам имена склавинов и антов VI‒VII вв. в оригинальном написании, чтобы исключить спекуляции на интерпретациях и «переводах»:

◦ Ἀρδάγαστος/Ardagastus — вождь антов, VI в.;

◦ Δαβραγέζας — антский военачальник в византийской армии, VI в.;

◦ Δαυρέντιος/Daurentius или Δαυρίτας/Dauritas — вождь склавинов, 2 половина VI в.;

◦ Ἰδαρίζιος — антский вождь, VI в.;

◦ Κελαγκαστος/Kelagastus — антский вождь, VI в.;

◦ Μεζαμήρος — посол антов к кагану авар, 2 половина VI в.;

◦ Μουσόκιος — вождь дакийских антов, конец VI в.;

◦ Πειράγαστος/Πηράγαστος/Peragastus — вождь склавинов, конец VI в.;

◦ Χιλβούδιος/Chilbudius — ант, выдававший себя за тёзку-магистра армии, VII в.

Несмотря на множество попыток этимологизаций, более или менее причудливых и тенденциозных, надёжных славянских этимологий не удалось найти ни одному из них, при том что для некоторых имеются убедительные германские[3]. Поскольку невозможно поверить, что все «славяне» поголовно назывались неславянскими именами, имеющийся в нашем распоряжении именослов склавинов и антов — первое веское основание для сомнений в их славянстве.

⁂

К сожалению, древние авторы не оставили нам примеров склавинского или антского языка, на эту тему имеется лишь одно замечание: в повествовании о войне с готами Прокопий Кесарийский замечает, что язык у склавинов и антов был одним и тем же, и называет его «варварским» [Прокопий из Кесарии. Война с готами. Книга III (VII). 1950. С. 298]. Эта характеристика часто цитируется, при этом обычно подразумевается, что она родилась в результате непосредственного общения Прокопия со склавинами и антами — наёмниками в войске Велизария — где-то в окрестностях Рима. Также молчаливо предполагается, что характеристика относится к родному языку склавинов и антов, то есть славянскому. Но прежде чем обратиться к родному языку наёмников Велизария, зададимся вопросом, который почему-то оказался вне круга интересов историков: на каком языке мог бы с ними общаться Прокопий Кесарийский?

Секретарь Велизария Прокопий был чиновником и военным хронистом, но не этнологом, не лингвистом; оставленные им труды — это описания военных кампаний его шефа и усилий Юстиниана по фортификации лимеса, а не этнографические изыскания. Прокопий не бывал в землях склавинов или антов, у него трудно подозревать специальный интерес к языкам варваров. Поэтому их родной язык в качестве средства общения можно сразу исключить. Единственным взаимопонятным для Прокопия и наёмников мог быть только язык армии, в которой последние воевали и который обязаны были освоить хотя бы в минимальном объёме. В византийской администрации и армии латинский язык замещается греческим при императоре Ираклии примерно со второй трети VII в. [Curta F. The making of the Slavs: History… С. 52]. Следовательно, в армии Велизария ещё господствовала латынь и беседа Прокопия Кесарийского со «славянами», если таковая имела место, протекала на латыни.

Теперь можно вернуться к характеристике, данной Прокопием речи наёмников. В традиционном её понимании заставляет насторожиться уже то, что Прокопий вообще обращает внимание на якобы родной язык варваров, ведь беседа заведомо ведётся не на нём. Причём не просто обращает внимание, но и даёт качественную оценку чужому и наверняка не известному ему языку. В разных переводах эта оценка слегка разнится: «совершенно варварский» или «достаточно варварский» (в английском переводе — utterly barbarous [Курта 2002. С. 166]). Но как вообще можно оценивать степень «варварскости» языка? Возможный ответ даёт оригинал текста: «φωνὴ ἀτεχνῶς βάρβαρος» [Свод древнейших письменных известий о славянах. Т. 1 (I‒VI вв.). 1994. С. 184], [Курта 2008. С. 166]. Хотя в переводах обычно фигурирует язык, в оригинале Прокопия мы видим φωνή, что может означать ‘язык’, но также и ‘речь’, ‘говор’. Тогда наречие ἀτεχνῶς, будучи отнесено не к языку, а к речи и выговору, предстаёт скорее в значении ἀτέχνως ‘безыскусственно’, ‘просто’. То есть, если читать Прокопия непредубеждённо, он говорит не о родном языке варваров, который вряд ли вообще мог его интересовать, а о безыскусности и грубости их речи. Но эта безыскусно грубая речь, тем не менее, ему понятна и позволяет общаться с её носителями. Именно к этой речи — далёкой от литературных канонов латыни наёмников — следует относить характеристику Прокопия «варварская», а не к какому-то гипотетическому «славянскому» языку.

Таким образом, замечание Прокопия Кесарийского ничего не проясняет в отношении родных языков склавинов и антов. На них имеются лишь противоречивые косвенные указания. Так, во время кампании стратига Приска 594 года против задунайских антов византийцы выяснили, что преследуемые ими варвары были подданными некоего Мусокия (см. перечень имён выше), которого «на языке варваров звали» в разных переводах то ли «рекс», то ли «рикс» [4]. Можно выбирать между латинским, германским и кельтским, но славянский язык тут явно ни при чём.

Также показательна история тёзок Хильбудиев, поведанная нам всё тем же Прокопием Кесарийским. Во время войны между склавинами и антами 530‑х годов молодой ант Хильбудий попадает в плен к склавинам, но ему удаётся освободиться и вернуться к соплеменникам. Те побуждают его выдать себя перед византийцами за своего тёзку магистра армии Хильбудия. Авантюра начинается успешно, при этом никаких языковых барьеров не возникает: рядовой ант, вся жизнь которого прошла исключительно среди антов и склавинов, в достаточной степени владеет латынью, чтобы успешно выдать себя за имперского военачальника. Разоблачить самозванца смог только некий лично знавший магистра Хильбудия придворный.

Насколько можно судить на основании имеющихся у нас скудных и противоречивых сведений, склавины могли быть остатками мешанины племён, вовлечённых в Великое переселение народов, а также пригнанных гуннами из разных мест их огромной империи на Дунай и брошенных там при поспешном бегстве на восток после катастрофического поражения при Недао в 454 году. Оставшиеся бесхозными бывшие гуннские невольники и их потомки в своей массе представляли собой некий сброд без ясной этнической основы, живший главным образом разбойными набегами на земли Римской империи и торговлей живым товаром. О масштабах разбоя и торговли можно судить по замечанию Менандра Протектора о «мириадах [! – В.Е.] римских подданных, бывших в неволе у склавинов» [Свод древнейших письменных известий о славянах. Т. 1 (I‒VI вв.). 1994. С. 323], [Мишулин А.В. Древние славяне в отрывках греко-римских и византийских писателей по VII в. н.э. 1941. С. 248], которых империя то выкупала, то освобождала в карательных экспедициях за Дунай. В среде склавинов и антов могли быть в ходу разные языки, в принципе можно допустить и какие-то раннеславянские, но доминирующими следует ожидать языки победителей при Недао, т. е. германские, что косвенно подтверждается именами вождей склавинов и антов. Однако объединяющей разноязыких обитателей дунайского левобережья в роли lingua franca, а также позволяющей повседневно общаться с «мириадами» римских пленников и вести торговлю с выкупающими их византийскими административными лицами, естественным образом должна была стать какая-никакая латынь.

Ф. Курту можно понять: при таком положении дел на Дунайском лимесе византийцам просто не оставалось иного выхода, кроме как изобрести какие-то удобные этниконы для новоявленных северных соседей с непонятной этничностью.

И ещё одна ремарка к языку склавинов. Представляется весьма вероятным, что именно из этого языка — «варварской» вульгарной латыни — произошли современные балкано-романские языки (румыно-молдавский, арумынский, мегленорумынский, влашский). По крайней мере область обитания склавинов, как она очерчена Иорданом, — нижнее Подунавье до Днестра — практически точно совпадает с ареалом распространения румыно-молдавского языка [5]. Дунайские склавины как не были славянами в VI в., так и не стали ими впоследствии.

⁂

С языком объективно связана проблема самосознания и самоназвания. Если склавины не были славянами, то они не могли ни знать про себя, что они славяне, ни представляться славянами. Но знали ли они хотя бы то, что они — склавины, и представлялись ли склавинами? Или всё-таки прав Ф. Курта, и этот ярлык навесили на них без их ведома византийцы? В итоге с самосознанием и самоназванием и склавинов, и славян царит изрядная неразбериха. Например, М. И. Жиху «ясно одно: на Дунай в VI в. славяне выходят в качестве уже сформированной этнической общности, обладающей и самосознанием, и самоназванием» [Жих М.И. К проблеме… С. 59]. Но при всей для автора «ясности» вопроса он тут же, в соседнем абзаце, признаёт, что «мы не знаем даже приблизительно того времени, когда славяне стали называть себя “славянами”» [Там же. С. 59]. К этому признанию следует добавить, что мы также не знаем и времени, когда славяне вышли на Дунай. Достоверно известно лишь то, что в VI в. на Дунае появились какие-то склавины, но и об их самосознании и самоназвании мы тоже ничего не знаем. Всё это даёт простор для домыслов и фантазий.

С. Иванов в полемике с Ф. Куртой настаивает на том, что византийцы ничего не изобретали, а переняли в VI в. у соседей-славян их автоэтноним, причём при посредстве не кого иного, как Прокопия Кесарийского: «Славяне для Прокопия были не абстрактным именем далекого народа — он долго и обстоятельно беседовал со славянскими наёмниками в Италии… Знаменитый “славянский экскурс” в “Истории войн” есть результат личных интервью, а не книжных построений. Именно тогда варвары сообщили Прокопию… свои самоназвания, “словене” и “анты” [подчёркнуто мною. – В.Е.]» [Иванов С.А. «В тени… С. 8]. Но на самом деле всё это — чисто вымысел Иванова. В тексте Прокопия нет ни слова о каких-то его беседах, а тем более интервью (!) со славянами. Как нет и самих славян. Его «славянский экскурс» вставлен в рассказ о тёзках Хильбудиях (см. выше) как авторский комментарий к действующим лицам рассказа, склавинам (в оригинале Σκλαβηνοί) и антам. В экскурсе могли отразиться собственные впечатления автора от наёмников-варваров в отношении их внешнего вида и речи, причём совсем не обязательно в результате личных бесед и интервью. Всё остальное — расхожие штампы о варварах-язычниках: античная демократия, почитание рек и нимф, сонм божеств во главе с Зевсом-громовержцем, жертвоприношения ему быков.

Далее С. Иванов уверяет, что «греко-римские авторы вообще никогда не выдумывали этнонимы: они охотно навешивали уже имеющиеся ярлыки на вновь появившиеся на их горизонте племена… но этноним “славяне” не зафиксирован ни в каких ранних источниках» [Там же. С. 8]. Однако, чтобы иметь под рукой ярлыки для навешивания, их всё же надо сначала придумать. И греки выдумывали ярлыки, да ещё какие! Меланхлены ‘чернорубашечники’, кинокефалы ‘песьеглавцы’ андрофаги ‘людоеды’ и т. п. — со всей очевидностью не самоназвания народов, а выдуманные греками ярлыки. Правда, следует признать, такие выдумки должны быть объясняемы из греческого языка. Этот вопрос ещё будет затронут ниже.

А пока вернёмся к аргументации С. Иванова: «византийскому греку было невозможно произнести плавный консонант “Л” после сибилянта “С”… Само имя “склавины”… звучит столь экзотично, что никто не сочтет его порождением греческой языковой фантазии» [Там же. С. 8]. То есть, согласно Иванову, склавины и анты в интервью Прокопию по-честному представились славянами, но тот, будучи греком, исковеркал их «экзотичный» автоэтноним вставкой лишней «К», поскольку сочетание «СЛ» для него было непроизносимым. Что ж, допустим, Прокопий был не в состоянии произнести сочетание /sl/, допустим даже больше — он почему-то не смог и написать «Σλ», но тогда почему та же самая лишняя «К» оказалась у Иордана? Его «Гетика» появилась одновременно с «Войнами» Прокопия, даже чуть раньше. Иордан был не греком, а готом (возможно с аланскими корнями) и писал не по-гречески, а на латыни. У него не было причин коверкать предполагаемый автоэтноним «славяне» (или «словене») и превращать славян/словен в склавенов (Sclaveni).

Наконец, последний аргумент С. Иванова: «Остаётся главный вопрос: откуда же сами варвары узнали, что им отныне положено именоваться славянами? А что они так себя называли, нет сомнений: именно от них это имя узнали, к примеру, Колумбан, Аманд, Бонифаций. Упомянутые здесь миссионеры VII в., сами являвшиеся в сущности ирландскими варварами, уж в чем не были замечены, так это в знакомстве с византийской культурой, языком или тем паче геополитическими изысками» [Там же. С. 10]. На этот главный вопрос есть простой ответ: склавины никогда не называли себя и никому не представлялись славянами, включая Прокопия [6] и всяких миссионеров. Прокопий ещё до встречи с живыми наёмниками знал, что они — склавины и анты, поскольку эти этниконы были в ходу в Византии минимум с 530 года, так как уже тогда (на четвёртый год правления императора Юстиниана) они «творили ромеям ужасное зло» [Свод… Т. 1. С. 180‑181]. Что же до Колумбана, Аманда, Бонифация и иже с ними, то они вообще знать не знали никаких славян. Пусть «ирландские варвары» не были знакомы с «с византийской культурой, языком или тем паче геополитическими изысками», но они читали и писали на латыни и естественно пользовались лексикой этого языка, включая бывшие тогда в ходу термины и этниконы, в том числе «склавены» (но не «славяне»!) и «анты». Тот же Колумбан «был образованнейшим монахом своего времени» [Карсавин Л.П. Монашество в Средние века. 2012 (1912). С. 31], а к 591 году, когда он перебрался из Ирландии на континент, термин «склавены» там был в ходу уже более полувека. Аманд и Бонифаций несли язычникам (в числе которых могли быть склавины или анты, но достоверных сведений об этом нет) слово божье и того позже. У всех у них шансов встретить склавенов в манускриптах было неизмеримо больше, чем славян воочию, тем более что проповедовали они в основном на западе Европы, на территории современного Бенилюкса.

В результате мы ничего не можем сказать о самосознании и самоназвании склавинов, но сами себя они едва ли называли склавинами, а тем более славянами. Появление одновременно у двух разных авторов, писавших на разных языках, практически одинаковых терминов «склавины»/«склавены» и «анты» может означать только одно: оба этникона к середине VI в. уже имели хождение в администрации и литературной среде империи, но ещё не были достаточно известны широкой читательской аудитории, вследствие чего и Иордан, и Прокопий Кесарийский посчитали нужным дать краткую справку о новых соседних народах.

Вероятно, Ф. Курта прав в том, что этникон «склавины» был рождён византийцами. Об этом действительно свидетельствует наличие «лишней» буквы «К», но не в «склавинах» из-за якобы дефекта речи у греков, а в «склавенах» на латыни и «сакалиба» на арабском, где она просто не могла бы появиться при прямом заимствовании автоэтнонима у истинных славян. К тому же в VI в. ни западная латиноязычная часть Римской империи, ни арабский мир физически не контактировали с придунайскими склавинами и не могли получить эти термины от них. В обоих случаях общим источником терминов с буквой «К» могла быть только Византия.

⁂

Показательным примером того, какого масштаба недоразумения способны порождать автоматические подмены склавинов славянами, может служить часто цитируемый (в переводе) фрагмент из «Истории» Феофилакта Симокатты.

В окрестностях города Цурула телохранители императора Ираклия захватили трёх человек, не имевших при себе ничего железного и никакого оружия, единственной их ношей были кифары. Захваченные поведали, что они славяне и живут у оконечности Западного океана, куда дорога занимает пятнадцать месяцев. Каган авар, к которому лирники прибыли послами, чинил им препятствия к возвращению домой. «Они же, наслышанные, что племя ромеев… очень славится богатством и человеколюбием, ушли во Фракию, обманув в подходящий момент кагана. А кифары они, мол, несут потому, что не обучены носить на теле оружие: ведь их страна не знает железа, что делает их жизнь мирной и невозмутимой… Автократор… восхитился их племенем и, удостоив самих попавших к нему варваров гостеприимства… переправил в Ираклию» [Свод древнейших письменных известий о славянах. Т. 2 (VII‒IX вв.). 1995. С. 14‑17].

Конечно же, у Симокатты, как и у Прокопия Кесарийского с Иорданом, нет никаких славян, герои его повествования — склавины (в оригинале Σκλαυηνοί). В славян они автоматически превращаются в переводах, и эти превращения способны порождать исторические фантомы глобального масштаба. Например, благодаря превращению склавинов в славян у М. И. Жиха «славянская идентичность и само имя славян (придуманное для них византийцами! [Сарказм Жиха адресован Ф. Курте. ‒ В.Е.]) распространились на огромных территориях от Адриатики до Балтики [Вероятно, Жих идентифицирует Западный океан как Балтийское море. – В.Е.], жители которых практически не имели каких-либо контактов с Византией… ибо именно так (“славянами”) и называли себя уже в конце VI в. славяне, жившие на побережье Балтийского моря, что следует из знаменитого рассказа Феофилакта Симокатты о славянских послах-гуслярах» [Жих М.И. К проблеме… С. 62]. Захватывающая перспектива панъевропейской Великой Славянии! Но следует ли она из «знаменитого рассказа»?

У сюжета явный налёт сказочности. Ф. Курта, например, отказывается верить Симокатте, полагая весь рассказ выдуманным и ссылаясь на расхожесть сюжета начиная ещё с «кротких, не знающих железа феннов» Тацита. Он также справедливо обращает внимание на необъяснимо глубокие знания лирниками «греческой и римской географии, от Геродота до Птолемея» [15, с. 161‑162]. К этому ещё следует добавить поразительное для обитателей далёкого захолустья (15 месяцев пути!) знание не только географии, но и просто греческого либо латинского языка, необходимого для связного изложения их пространной легенды.

Между тем, несмотря на сказочность рассказа и обоснованные сомнения в его правдивости, он мог иметь реальную основу без фантома «Великой Славянии». Следует учесть, что дело происходит в 592 г. в окрестностях Константинополя во время войны Византии с аварами. Ещё в 579 году авары (не без помощи Византии) подчинили себе склавинов, после чего те числились подданными кагана. Конечно, лирники Симокатты не были славянами с далёкого мифического Западного океана, но ничто не мешает им оказаться склавинами из ближнего Подунавья, где, кстати, тот же Симокатта упоминает «страну склавинов» (Σκλαυηνῶν χώρα) [Свод… Т. 2. С. 42‑43]. В этих склавинах, достаточно свободно изъясняющихся по-гречески или по-латински, есть все основания подозревать шпионов аварского кагана. Благодаря удачной легенде и тонкому подхалимажу их миссия увенчалась успехом, и, надо полагать, добытые ими сведения пригодились аварам при осаде Константинополя.

Как бы нам ни хотелось поверить в славян «от Адриатики до Балтики» в VI в., скорее всего, в то время славянская речь звучала только в пределах ареала пражской археологической культуры.

⁂

Слабое место концепции Ф. Курты — происхождение ярлыков «склавины» и «анты». Курта их никак не объясняет. Между тем, если, как он заявляет, их придумали византийцы, то для них должны существовать этимологические объяснения на основе греческого или латинского языков. Оставим эту проблему специалистам в среднегреческом языке и поздней латыни и ограничимся лишь кратким замечанием.

В современном греческом языке есть слово σκλάβος ‘невольник’, ‘раб’, но, как считается, его не было в древнегреческом. Время его появления неизвестно, из-за чего возникает дилемма: первично ли нарицательное σκλάβος или этникон Σκλάβος? Постулированное славянство склавинов делает эту дилемму весьма щепетильной для славянского мира из-за негативной коннотации этникона с рабством. Между тем если в VI в. население дунайского левобережья в своей основе составляли потомки гуннских рабов, ярлык Σκλαβήνοι ‘невольничьи’ оказывается не обидным уничижением, а простой констатацией факта: склавины — это потомки гуннских невольников. А при отказе от постулированного славянства склавинов этникон «склавины» («склавены», «склавы»), что бы он ни значил, изначально теряет какое-либо отношение к славянам, которых в VI в. у границ Византии ещё попросту не было.

Однако уже в первой половине VII в. в Далмации появляются настоящие славяне. Константин Багрянородный замечает: «по повелению василевса Ираклия, эти хорваты, пойдя войною против авар и прогнав их… [из Далмации], по повелению василевса Ираклия поселились в сей стране авар, в какой живут ныне» [Константин Багрянородный. Об управлении империей (текст, перевод, комментарий). 1991. С. 106‑107] [7]. Следом за хорватами на Балканы приходят сербы, которых Константин прямо называет склавами (Σκλάβοι) [Там же. С. 104‑105]. Так, если верить Константину, уже с VII в. под зонтичный, изначально лишённый этнического содержания этникон «склавины» начинают пристраиваться настоящие славяне и зарождается великая путаница, длящаяся по сей день. Распутать её можно, только перестав огулом подменять склавинов славянами и тщательно вычленяя из общей склавинской массы истинных славян: говорящих по-славянски и, желательно, со славянским самосознанием и самоназванием.

Задача осложняется тем, что славяне не спешили оставить нам документально подтверждённые проявления славянского самосознания. Наверное, самое раннее можно было бы усмотреть в имени великоморавского князя середины IX в. Ростислава из-за компонента его имени «-слав». Но, во-первых, более вероятным собственно славянским представляется вариант «-слов(ен)». Во-вторых, моравские славяне, позаимствовав у соседей-германцев двухкомпонентную структуру элитных имён, могли заимствовать и калькировать составляющие их части. Тогда широко распространённый германский именной компонент -mēr ‘славный’ может оказаться калькой в имени Ростислава и прямым заимствованием в имени его предшественника Моймира. Наконец, те же заимствование и калька могли объединиться в имени ещё одного моравского князя Славомира.

Тем не менее, вероятно, рождение самоназвания и самосознания славян всё-таки следует отнести именно к IX в., когда просветителями Кириллом и Мефодием был фактически кодифицирован славянский язык созданием на нём первых письменных памятников.

Зная силу письменных традиций у древних авторов, не приходится удивляться тому, что для Константина Багрянородного в середине X в. приднепровские племена, сомневаться в славянстве которых вроде бы нет оснований, всё ещё остаются склавами (Σκλάβοι) в склавиниях (Σκλαβηνίαι) [Константин Багрянородный. Об управлении… С. 14]. Поэтому, когда целым столетием раньше патриарх Фотий отправлял Кирилла с Мефодием в «творческую командировку» в Моравию, и сам патриарх, и командированные тоже наверняка полагали, что миссия направляется к склавинам — варварам, обитающим к северу от Дуная. Язык этих варваров, на который просветители переводили Священное Писание, они, скорее всего, называли в своих отчётах патриарху на греческом языке склавинским, а в письмах к Папе на латыни склавенским. Но рано или поздно перед ними объективно должна была встать необходимость как-то обозвать этот язык и по-склавински. Вот тут-то, можно предполагать, и явился учёному миру славянский (словенский) язык: сразу письменный, с двумя азбуками — глаголицей и кириллицей. И уже как следствие появления языка, который назывался славянским, появились и славяне — те, кто писал и говорил на нём. И они узнали, наконец, что они — славяне.

В итоге эскизно вырисовывается следующая картина: термин «склавины» придумали (предположительно) византийцы в шестом веке, а «славяне» (или «словене») — скорее всего (осторожно предположительно!) Кирилл с Мефодием в девятом [8]. Эта картина хорошо согласуется с тем, что греческая, а за нею и латинская с арабской книжные традиции знали исключительно этникон «склавины» («склавены», «склавы», «сакалиба»), никогда не имевший конкретного этнического содержания, а этноним «славяне» («словене») появился только вместе с кириллической письменностью и уже в таком виде со временем стал общепринятым самоназванием славян.

⁂

Отказ от пятого постулата Евклида породил альтернативные геометрии. Отказ от постулата славянства склавинов VI в., хочется верить, способен породить альтернативную историю. В которой не будет неразрешимого противоречия между византийским нарративом и археологией нижнего Подунавья VI в., бесконечной путаницы склавинов со славянами и массы рождаемых этой путаницей недоразумений вроде «Великих Славяний» от океана до океана. А главное, в которой раннее славянство обретёт своё настоящее место.

[1] В предположительно исходном греческом термине Σκλαβήνοι эта (η) вероятно уже произносилась /iː/, но этот термин также широко известен в формальной латинской транслитерации Sclaveni. В настоящей статье предпочтение отдаётся греческой форме «склавины», но равнозначно могут использоваться варианты «склавены» и «склавы» — соответственно термину в оригинале конкретного рассматриваемого документа.

[2] В оригинале The making of the Slavs. Встречаются переводы «Формирование славян» и «Становление славян», однако «создание» точнее выражает основную идею Ф. Курты: славяне не проходили долгого пути формирования или становления, а были одномоментно созданы по прихоти византийцев.

[3] Например, Μεζαμήρος ← maiza-mērs /mɛzameːrs/ ‘самый знаменитый’ (гот.) [Köbler G. Gotisches Wörterbuch (4. Auflage). 2014. URL: https://www.koeblergerhard.de/gotwbhin.html]. Об имени Χιλβούδιος см.: [Свод… Т. 1. С. 215]. А для Ardagastus известен его готский практически тёзка Ardawasdus [Там же, Anhang 3].

[4] У Ф. Курты: «who was called rex in the barbarian tongue» [Курта 2002. С. 101]. В греческом оригинале ῥῆγα [Свод… Т. 2. С. 22‑23] — вероятный аккузатив от ῥῆξ, что может быть греческой передачей латинского rex, хотя более вероятно из-за долготы гласной кельтско-германское rīks (ср. готское reiks /riːks/ [16]).

[5] А также ареалом археологической культуры ипотешть-кындешть-чурел V‒VII вв., не связанной с синхронной культурой прага-корчак, но находившейся под заметным римским влиянием. Румынские археологи считают создателей этой культуры прямыми предками современных румын.

[6] Наёмники в войске Велизария, с которыми имел дело Прокопий Кесарийский, называли себя и даже могли представляться склавинами и антами. Так в разговоре по-английски с англоязычным собеседником русский человек представится как «рашн» (Russian) и в англоязычной среде всегда будет «рашном». Наёмников их византийские командиры изначально, с момента найма в своё войско, называли приятыми в империи и армии этниконами — склавинами и антами, — и те за время службы усвоили эти названия вместе с необходимой военной лексикой. В общении с византийцами, с тем же Прокопием, они естественно должны были называть себя склавинами и антами, как русский называл бы себя «рашном» в разговоре с англичанами.

[7] Отдадим должное византийскому снобизму: для Константина с его имперской колокольни всё, что происходит в мире, может происходить только по повелению василевсов. Между тем именно при Ираклии авары осаждали Константинополь и Византия ни в коей мере не контролировала Далмацию, где хозяйничали авары, а тем более центральную Европу, откуда переселялись «по повелению василевса» хорваты. Да и сам Константин проговаривается, что разместились пришедшие переселенцы всё-таки «в стране авар».

[8] Как ни далеко такое заключение от традиционных представлений о славянах и славянстве, оно всё же существенно, на целых три столетия, смягчает радикализм Ф. Курты, у которого вообще «никакие “славяне” (“Slavs”) не называли себя этим именем», а «первое явное заявление “мы — славяне” появилось только в Повести временных лет XII века» [Курта 2002. С. 350].