Владимир Егоров
Оглавление
Ruzzi, Forsderen, Liudi, Fresiti
В хронике каролингских времен, сохранившейся в монастыре св. Бертена и соответственно известной как Бертинские анналы, есть под 839 годом запись о прибытии к франкскому императору Людовику Благочестивому в Ингельгейм посольства византийского императора Феофила, а в ней такая фраза: «Misit etiam cum eis quosdam, qui se, id est gentem suam, Rhos vocari dicebant, quos rex illorum chaganus vocabulo ad se amicitiae, sicut asserebant, causa direxerat». Этот текст на латыни считается самым первым упоминанием о народе «рос» (Rhos), на самом деле послах кагана народа «рос», прибывших годом ранее в Константинополь «объявить о дружбе» к императору Феофилу, но сбагренных им франкскому коллеге с подвернувшейся оказией ― посольской миссией.
Не только русский, но и общеизвестные английский и немецкий переводы [1] приведенной сентенции согласно используют для слов оригинала «Rhos vocari dicebant» возвратные глагольные формы, тем самым подразумевая, что люди, которых привезли с собой в Ингельгейм послы Феофила, сами называли свой народ «рос». Вот как это звучит в русском варианте: «Он [Феофил] также послал с ними [своими послами] тех самых, кто себя, то есть свой народ, называли Рос [подчёркнуто мной – В.Е.], которых их король, прозванием Каган, отправил ранее ради того, чтобы они объявили о дружбе к нему…». Однако в унисон разноязычных переводов вдруг неожиданно вклинился диссонанс утверждения норвежского историка и филолога Х. Станга [2], который вопреки общему мнению настаивает, что корректный перевод приведенного выше пассажа Бертинских анналов якобы подразумевает не возвратную форму, а пассивный залог. Соответственно слова «Rhos vocari dicebant» следует переводить не «кто себя, то есть свой народ, называл Рос», а «кого, то есть их народ, называли Рос». Иначе говоря, согласно Стангу, народ «рос» так называли не сами его представители, а какие-то другие народы. Другими в данном случае могли быть только византийские греки ― источник этой информации. Действительно, в византийских документах X…XI веков русь писалась ‛Ρω̃ς /hro:s/, что в транслитерации на латынь Бертинских анналов, по-видимому, превратилось в Rhos.
Но то, что греки кого-то звали ‛Ρω̃ς, вовсе не означало, что эти «рос» так называли себя сами. В древнегреческих географических трактатах на границах ойкумены полно разных меланхленов, ставров да андрофагов, но все это ни в коей мере не самоназвания аборигенов, а презрительные клички, данные греками варварам, соответственно чернорубашечники, крестовики и даже людоеды. Что же касается конкретно народа «рос», то давно и хорошо известен ветхозаветный источник этого «этнонима» в самой Византии ― Гог, князь Рос (Рош), из книги Иезекиила. То, что народ «рос» так окрестили именно византийцы вследствие убежденности в свирепости и кровожадности этого народа и в соответствии с пророчеством Иезекиила, по существу открытым текстом говорит патриарх Фотий I: «Народ не именитый..., но получивший имя со времени похода против нас… [подчёркнуто мной – В.Е.]». Эти слова патриарх написал под свежим впечатлением знаменитого нападения руси на Константинополь 860 года, но, вероятно, свое «греческое крещение» народ «рос» получил несколько раньше, во время первого нападения на земли империи ― побережье Амастриды. Совершенный где-то в конце 30‑х годов, этот набег еще был на памяти Фотия и его современников. Между прочим, мысль Фотия старательно повторяет, лишь слегка перефразируя, «Повесть временных лет»: «С тех пор стала прозываться [подчёркнуто мной – В.Е.] Русская земля». Правда, авторы «Повести» не знают про амастридский рейд руси [3], поэтому соотносят «пору прозвания Русской земли» с патриаршеством Фотия, а тем самым и временем царствования императора Михаила III, современника патриарха Фотия I.
Вот так выходит, что где-то с тридцатых-сороковых годов IX века народ «рос» ― разоритель Амастриды, сама жестокость и воплощенное пророчество Иезекиила о Гоге и Магоге, князе Рос, ― получил свое прозвание от греков. Тогда Бертинские анналы, оставаясь первым письменным свидетельством контакта Западной Европы с народом «рос», отнюдь не свидетельствуют о том, что «рос» было в то время самоназванием таинственного народа. Это мог быть всего лишь греческий этникон со свойственным грекам в отношении варваров привкусом презрительной клички. Недаром для выяснения действительной этнической принадлежности таинственного народа «рос» Людовик, как известно из тех же Бертинских анналов, был вынужден провести специальное расследование, в результате которого послы этого народа были признаны тривиальными шведами (которым в исторической перспективе предстояло стать шведами).
На первый взгляд в противостоянии Х. Станга всему миру важным, даже определяющим, моментом может показаться точный перевод фрагмента «Rhos vocari dicebant». Работа эта для профессиональных латинистов, и суть ее, вероятно, заключается в том, как следует интерпретировать слово vocari, внешне выглядящее как инфинитив отложительного глагола voco. Однако глагол voco ― «называть», тем не менее, отложительным не числится, хотя по значению вполне мог бы быть отнесен к этой категории глаголов, необычность которой в латыни как раз заключается в том, что, будучи пассивными по грамматическим формам, глаголы этой группы смысл на самом деле передают вполне активный.
Таким образом, слово за языковедами? Увы, вряд ли даже они смогут вынести в этом вопросе окончательный вердикт. Это могло бы быть так, если бы мы были уверены, что писец канцелярии Феофила в сопроводительном письме Людовику правильно выразил существо дела по-гречески, что греческий текст был адекватно понят франками в Ингельгейме и что, в конце концов, бертинский капеллан сумел корректно выразить смысл правильно понятого греческого письма на том языке, который он сам считал латынью, не запутавшись во всяких там отложительных глаголах. Все это в совокупности выглядит весьма сомнительным. Тем не менее, сам факт появления якобы отложительной формы инфинитива у формально не относящегося к отложительным глагола voco вряд ли случаен. Что-то особенное хотели сказать загадочной фразой либо византийский, либо франкский письмоводитель. Но что?
Свое современное название Россия заимствовала из Византии. В XVI веке оно было официально принято в Московском государстве, а его источником стала письменная византийская традиция. Слово Росия встречается уже в середине X века у другого византийского императора, Константина Багрянородного, проскальзывает в трактате «Об управлении империей» не совсем ясным термином «внешняя Росúя» (εξω ‛Ρωσία), относящимся, судя по контексту, к территории, на которой в конце первой половины X века хозяйничают представители того самого народа «рос». В привычных для нас категориях речь идет о землях Восточной Европы, на которых вот-вот предстоит образоваться Киевской Руси.
Византийский источник названия России не слишком афишируется, поэтому не удивительно, что об этом мало кто знает. Тем более не удивительно, что не стала предметом широкого обсуждения и почти не встречается в широкодоступной литературе всего лишь гипотеза об аналогичном происхождении названия древней Руси [4]. Удивительно скорее другое: о существовании такой гипотезы, бесспорно «антиславянской», но в не меньшей степени и «антинорманской», мне довелось узнать не от какого-нибудь отечественного историка, ориенталиста или специалиста по Византии, а от норвежца Х. Станга [5] на английском языке!
Она, эта гипотеза, отнюдь не бесспорна, что, впрочем, не лишает ее права на жизнь. Как мы уже видели, в пользу гипотезы о византийском происхождении названия Руси неявно высказываются Бертинские анналы, и явно ― послания патриарха Фотия. Однако есть один документ примерно того же времени, что и частично процитированная в самом начале запись в Бертинских анналах, который ставит эту гипотезу под сомнение. Речь о так называемом «Баварском географе» ― описании на латыни «городов и земель к северу от Дуная», неком перечне племен и народов, соседивших с севера и востока с Франкским государством. Точная дата его составления и автор неизвестны, документ относят либо к концу первой половины, либо ко второй половине IX века. В любом случае его безымянный автор был почти современником посольства Феофила к Людовику и, хотя жил южнее, где-то в районе Боденского озера, в принципе мог быть так или иначе знаком с событиями 839 года в Ингельгейме, хотя бы по тем же хроникам королевского дома. Однако в «Баварском географе» среди 58 названий различных племен и народов мы не встретим народа Rhos, зато, хоть и мельком, упоминается некий народ Ruzzi.
Вероятно «Баварский географ» был составлен с практическими целями, потому что не просто перечисляет окрестные народы, но и оценивает количество имеющихся у них населенных пунктов (civitates). По крайней мере, это справедливо для народов, непосредственно соседствующих с франкским государством. Более отдаленным племенам, о которых у составителя не было адекватной информации, в этом смысле повезло меньше, они все скопом попали в простое перечисление через запятую. Но даже если у некоторых дальних соседей и называется количество поселений, то вряд ли можно верить этим цифрам. Да и самим наименованиям народов тоже. Например, в «Географе» дважды названы хазары, причем первый раз как «хозирозы», имеющие 250 поселений (Chozirozi habent ciuitates CCL), а второй раз как «казиры» всего с сотней населенных пунктов (Caziri ciuitates C). Сразу следом за казирами идет простое перечисление малоизвестных автору народов без указания числа поселений, и это перечисление начинается с народа «руззи»: «Ruzzi, Forsderen, Liudi, Fresiti, Serauici, Lucolane, Vngare, Vuislane». Общепринято, что под этими «руззи» подразумевается русь. На такое отождествление помимо внешнего созвучия работает география: руззи названы сразу вслед за хазарами, в целом между ними и венграми (Vngare). Если учесть, что венгры в середине IX века до современной Венгрии еще не добрались, а лишь находились на подходе к ней где-то в Предкарпатье, то соответственно область обитания руси можно предположить где-то в северном Причерноморье. Уточнить и по возможности подвинуть к среднему Днепру эту область, быть может, могли бы помочь прочие народы из последнего перечисления (Forsderen, Liudi, Fresiti, Serauici, Lucolane, Vuislane), да вот беда, никто таких племен-народов не знает. Кто-то из нас весьма слаб в географии восточной Европы середины IX века: либо мы, либо безымянный баварский географ. Мы со своей стороны можем лишь догадываться, что висляне (Vuislane), если таковые существовали, обитали на Висле. Что же касается остальных, то гипотез и предположений в их отношении было много, но общепринятого или хотя бы мало-мальски приемлемого ответа так и нет. Поэтому приходится просто принимать предположение, что в середине IX века где-то к востоку от империи франков жил-был народ русь, и о его существовании знали компетентные органы или лица на юге империи, причем не из королевских хроник, где этот народ звался Rhos, а из каких-то других источников, более приближенных к реальной жизни.
Но принять предположение, что во франкском государстве в середине IX века русь была известна под «собственным» именем отличным от принятого в письменных хрониках, значит признать, что это имя существовало независимо от Византии и, следовательно, вполне могло, даже должно было быть самоназванием народа «рос». Тогда послы этого народа, на поверку оказавшиеся свеями, должны были бы сами называть себя русью невзирая на смелые возражения Х. Станга. Но зачем, зачем свеям называть себя русью? И откуда у них взялся «король прозванием каган»?
Тут нам снова придется вернуться все к той же цитате из Бертинских анналов, поскольку ее загадки не исчерпываются одним только отложительным инфинитивом vocari. Есть еще их, то есть народа «рос», король «прозванием каган» (rex illorum chaganus vocabulo). Итак, то ли русский, то ли свейский каган.
Приведенная в самом начале латинская фраза действительно имеет такой вид в большинстве современных изданий оригинала Бертинских анналов. Однако И. Гарипзанов [6] со ссылкой на более ранние издания латинского оригинала в Monumenta Germaniae Historica приводит текст, в котором вместо привычного chaganus стоит chacanus. Изменение одной буквы (g → c), причем в более ранних версиях текста анналов, дает Гарипзанову основание предположить, что на самом деле в письме Феофила имелся в виду не каган народа «рос», а конунг свеев, коими в конце концов признали послов этого таинственного народа следователи Людовика Благочестивого. И звали этого конунга Хаканом, что якобы и пытались послы конунга объяснить византийцам, быть может «на пальцах» и потому с сомнительным успехом.
По Гарипзанову, имя Hacan засвидетельствовано в средневековой Норвегии, а его вариант Hecan ― в Финляндии; оба варианта восходят к древнескандинавской форме Hácan / Hácon. Правда, можно предполагать, что это имя, в современном шведском написании Håkon [7], в IX веке уже произносилось /ha:kun/, поскольку в древнерусских текстах XI века передавалось, с отбрасыванием чуждого славянским языкам начального придыхания, как Акун или же, с вторичным йотированием появляющейся начальной гласной, Якун. Спутать Якуна с каганом непросто. Сомнительным выглядит также начальное ch /х/ латинского текста, маловероятное на месте германского «придыхания» h. Сомнения усугубляются документальными подтверждениями использования титула каган в ранней Киевской Руси, что в принципе дает весомые основания для экстраполяции его существования у народа «рос» на тридцатые годы IX века.
И тем не менее, все это не может исключить возможность того, что в 839 году одним из правителей народа «рос» вполне мог быть свейский конунг по имени Хакан. Тут опять надо учитывать многократность перевода, толкования и передачи исходной информации. Речь вообще может идти не о формальных ошибках правописания и транслитерации, а о понимании самого существа дела. Неправильно интерпретировать слова послов народа «рос» могли уже в Константинополе. Вряд ли у Феофила под рукой были переводчики с языка какого-то свалившейся как снег на голову народа, зато благодаря долгому соседству с Хазарией о существовании титула каган византийцы безусловно знали, вследствие чего неизвестное им имя конунга Хакон могло быть воспринято как известный титул правителя и именно в таковом качестве зафиксировано в письме Людовику по-гречески. А вот в каком варианте: χακανος или χαγανος ― об этом можно только гадать, равно как и о том, какой смысл был вложен в слова «названием Каган» (chaganus / chacanus vocabulo).
Отечественная историческая и околоисторическая литература изобилует рассуждениями о так называемом «Русском каганате». Не счесть одних только версий о его местонахождении: многочисленные «Русские каганаты» щедро разбросаны от Ладоги до Тамани. И всё это при том, что нигде, ни в одном даже самого сомнительного происхождения документе нет ни малейшего упоминания русского каганата. Есть лишь дважды помянутый каган: один раз, который мы уже знаем, ― в Бертинских анналах «каган народа Рос» (Rhos); второй ― в письме Людовика II, сына Людовика Благочестивого, византийскому императору Василию I ― «каган норманнов» (Nortmannorum). В том письме Людовик младший информирует византийского «коллегу», что франки, в отличие от византийцев, каганом зовут только правителя авар, но не применяют этот титул к правителям хазар, норманнов и болгар. В отношении этого не признаваемого франками «кагана норманнов» абсолютное большинство исследователей сходится на том, что источником сведений о существовании такового и уверенности в хождении этого титула в Византии для Людовика II были все те же каролингские хроники, дошедшие до нас в Бертинских анналах, то есть все тот же то ли король-каган, то ли конунг Хакан. В общем, те же самые вилы по той же самой воде… А круги расходятся от Белого моря до Черного.
Это неустанное вспенивание вод вилами имеет простое объяснение. Почему-то имеется немало желающих удревнить отечественную, русскую и тем самым российскую, историю. И всегда имелось. Первым удревнителем был, пожалуй, один из авторов «Повести временных лет», иеромонах киевской Печерской лавры Нестор. Не читая Бертинских анналов и не имея ни малейшего представления о послах народа «рос» к Феофилу, Нестор не мог додуматься до «русского каганата» и потому пошел своим более простым путем, искусственно растянув в прошлое историю родной Киевской Руси. Для этого ему пришлось выдумать «доисторических» киевских князей и их жизнеописание. Уж что-что, а это Нестор, отдадим ему должное, умел делать блестяще. Как признанный агиограф, он, во-первых, безусловно владел пером, а во-вторых, имел большой опыт облачения домыслов и вымыслов в форму исторического повествования. Это умение он в полной мере использовал в «Повести временных лет», причем «методология» выдумывания деяний мифических киевских князей была простой и надежной: Нестор репродуцировал в далеком придуманном им прошлом дубликаты реальных политических деятелей действительной недавней истории Киевской Руси [8].
Вероятнее всего, особенно если прав И. Гарипзанов, в действительности никогда не было никакого «Русского каганата». Русская история начиналась с Киевской Руси; Киевская Русь начиналась с Киева; Киев же как город, как столица-μετροπολις, то есть в «кальке» с греческого «мать городам» русским, начинался с «города Владимира», с конца X века. Так утверждает самый объективный и неангажированный историк ― археология. Не было на территории Киева до «города Владимира» никаких городов IX–X веков: ни «города Святослава», ни «города Ольги», ни «города Игоря», ни, тем более, «города Олега» и «города Аскольда и Дира» ― как не было и самих мифических киевских князей Дира, Аскольда и Олега. А действительные предшественники и, возможно, предки Владимира I: Игорь, Ольга и Святослав ― никогда не были киевскими князьями и княгинями. Вся деятельность Игоря, согласно Кембриджскому Анониму, проходила в бассейне Черного моря, начиная с нападения на хазарский Самкерц и кончая рейдом на Константинополь, а возможно и Бердаа. Ольгу историческая традиция связывала скорее с Вышгородом, чем Киевом. Святослава Константин Багрянородный считал правителем какого-то Немограда, а не Киева, который, в свою очередь, Константин называл Самватом, что могло быть хазарской «калькой» того же Вышгорода. Таким образом, в исторической реальности, как ее представляют независимые источники вне мифического мира «Повести временных лет», ранее конца X века как-то не остается места не только «Русскому каганату», но и самой Киевской Руси. Если же задаться целью во что бы то ни стало сохранить в истории «Русский каганат», то не следует ли тогда реальным каганатом считать начальную Киевскую Русь во главе с первыми киевскими князьями, действительно носившими титул кагана: Владимиром I, его сыном Ярославом Владимировичем и внуком Святославом Ярославичем?
Различные трактовки Бертинских анналов: неясность с пассивностью или возвратностью инфинитива vocari и колебания между «каганом» и «Хаканом» ― как будто отражают извечную неопределенность статуса и ментальности самой России, ее «раскоряченность» и метания между Востоком и Западом. Но в отношении источника наименования древней Руси эта «широтная» альтернатива, не меняя своей сущности, курьезно приобретает географически перпендикулярную «меридиональную» ориентировку вдоль летописного пути «из варяг в греки»: восточное направление ведет на юг, в Византию, а западное заворачивает на север, в Скандинавию.
Смелость норвежца Х. Станга в его признании права Византии рассматриваться в качестве первоисточника названия Руси тем более достойна уважения, что в последнее время доминирующей, причем не только на Западе, не говоря уже о Скандинавии, но и в самой России, становится целая теория скандинавского происхождения имени Руси (в конечном счете, разумеется, также поддержанная Х. Стангом). Согласно этой теории, название «Русь» родилось из древнескандинавского слова *róþs [9] через посредство финского ruotsi в три этапа. Сначала в самой среде древних скандинавов формируется некая «этносоциальная» группа или прослойка, принимающая на себя определение *róþs, что означало «гребля», и соответственно представляющая собой команды весельных судов, бороздящих просторы Балтики (конец первой половины первого тысячелетия нашей эры). На втором этапе это определение приживается в среде западных финнов, непосредственно контактирующих с *róþs на восточном побережье Балтийского моря и Аландских островах, где трансформируется в форму ruotsi (начало второй половины первого тысячелетия). Наконец, у финнов термин ruotsi заимствуют теснящие их восточные славяне и в форме «русь» превращают сначала в собственный этноним, а затем и название своей страны (конец первого тысячелетия).
Наиболее полно на русском языке эта теория, ее можно было бы назвать «теорией ruotsi», представлена в академических комментариях к девятой главе «Об управлении империей» Константина Багрянородного. По мнению авторов комментариев [10], с лингвистической точки зрения все этапы трансформации *róþs → ruotsi → русь закономерны, а с исторической ― вполне соответствуют «условиям скандинаво-финно-славянских контактов VI…IX веков». Возможно профессиональные комментарии как-то проясняют текст Константина Багрянородного, но, на мой взгляд, ясности в запутанный вопрос происхождения названия Руси не привносят. Скорее наоборот, чем и дают пищу для размышлений и основание для «комментариев к комментариям».
Сначала о двух первых этапах. По «теории ruotsi» изначальная русь ― это команды гребных судов скандинавов середины первого тысячелетия нашей эры, приплывавших к западным финнам и называвших себя *róþs, что значило «весло» или «гребля». В этом безобидном, на первый взгляд, предположении на самом деле, хоть убей, непонятны две вещи: во-первых, почему бедолаги скандинавы плыли через море к финнам на гребных судах, если, и это достоверно известно, мореходы Балтики, как и все даже не слишком прогрессивное человечество, давным давно пользовались в морских путешествиях парусами; и, во-вторых, с чего бы им пришло в голову называть себя веслом или греблей? Привет, мол, гребаные аборигены, меня зовут Веслом, это потому, что мы с друганом Греблей не признаем никаких гребаных парусов. Так и гребем, аж до гребаной Америки, бывалча, догребывали. Так что, мы ребята крутые, и вы, гребаные финские парни, супротив нас, что парус против весла. Ясно, греби вашу мать?..
Смешно? Несуразно. Настолько несуразно, что настойчиво требует объяснений. Увы, «теория ruotsi» никаких разъяснений не дает, приходится обеим несуразностям искать свои объяснения. И «их есть у меня».
Вероятно, на самом деле собственно гребля тут ни при чем. Слово *róþs в «чистом письменном» виде нигде не зафиксировано (из-за чего я так упорно пишу его, как принято у лингвистов, с астериском в начале), но оно безусловно существовало, поскольку оставило после себя потомство в современных языках. Судя по его наследникам, немецкому Ruder ― «весло, руль» и английскому rudder ― «руль, рулить», означало оно не столько гребное, сколько рулевое весло или попросту в современном понимании руль. Соответственно, русь ― это не столько гребцы, сколько кормчие. В широком плане изначальная русь ― та «этносоциальная прослойка», которая не гребла (а также не пахала и вообще не «вкалывала»), а только рулила (то есть направляла и вообще командовала). И конечно, добравшись до финнов, русь сразу занялась привычным делом: стала у них заправлять и командовать. А грести… ну, наверное гребла чужое добро. Не без того. Если же ей действительно требовались гребцы на речные весельные суда, то ими становились, скорее всего, как раз финны (или балты, или славяне). При таком положении дел обитатели побережья и островов Финского залива должны были быстро усвоить, кто в доме хозяин, и научиться произносить *róþs с почтением. Правда вследствие отсутствия в финском языке звука для германского þ, тенденции к дифтонгизации долгого о и нелюбви к согласным, особенно нескольким, на конце слов *róþs при всем почтении превратилось у финнов в ruotsi. Действительно вполне лингвистически закономерно. Это самое ruotsi прижилось настолько, что до сегодняшнего дня обозначает все шведское: по-фински Швеция ― Ruotsimaa, швед ― ruotsilainen и т.д. (Между прочим, вспомним Бертинские анналы, в полном соответствии с заключением следователей Людовика Благочестивого!) Итак, в отношении двух первых этапов «теория ruotsi» в целом, лишь с небольшой «лингвоэтносоциальной» коррекцией, приемлема.
Хуже с третьим этапом. На нем, по «теории ruotsi», восточные славяне, колонизуя северо-восток Европы, перенимают у финнов их ruotsi, переделывают в «русь» и, видно чтобы сей скорбный труд не пропал даром, приспосабливают эту непонятную «русь» в качестве собственного этнонима и названия своего государства. Господи, какая ерунда!! Весь третий этап «теории» ― чушь от начала и до конца.
Во-первых, даже при острых формах славянофобии вряд ли кто посчитает славянских колонистов настолько идиотами, что они якобы, едва заслышав у аборигенов словечко ruotsi, тут же порешили впредь называться этим чужим непонятным словом.
Во-вторых, заселение славянами восточной Европы ― большое темное пятно истории и археологии. На самом деле никто толком не знает, когда и как шел этот процесс, да и был ли он в реальности. Соответственно никому достоверно не известны «условия скандинаво-финно-славянских контактов VI…IX веков». Зато можно считать установленным, что славяне появились в Приладожье не с Днепра, а с берегов Балтики. Следовательно, славянское население Приладожья не понаслышке знавало и германцев, и скандинавов задолго до того как переселилось на Волхов и столкнулось там с финскими аборигенами, уже научившимися к тому времени с почтением выговаривать свое ruotsi.
В-третьих, нет никаких оснований ставить под сомнение результаты тщательных и всесторонних исследований А. Насонова и Б. Рыбакова, которые убедительно показали, что север Киевской Руси никогда Русью не звался. Топоним «Русь» появился на среднем Днепре и только потом постепенно распространялся оттуда на всю территорию Киевской Руси по мере расширения последней, но на самом севере так и не прижился.
На мой взгляд, скандинавская (или вообще германская) теория происхождения названия Руси может выжить только без посредничества финнов, которым в месте рождения этого названия, на среднем Днепре, делать совершенно нечего. Если днепровские славяне и переняли от скандинавов (или каких-то иных германцев) слово «русь», то сделали это сами, у себя дома и непосредственно от них, плававших по Днепру и звавших себя *róþs, ― так же, как это ранее сделали финны, даже может быть с таким же почтением, но совершенно независимо от них; напрямую: *róþs /ro:θs/ → руць → русь. Чтобы лучше понять это двухступенчатое преобразование, полезно вспомнить, что звук, передаваемый буквой ц, в старославянском языке был мягким /tsь/ и в качестве конечного вполне соответствовал универсальной парадигме образования этнонимов типа весь, лопь, ямь, корсь и т.п. Поэтому германское -þs /θs/ сначала естественно заменилось на мягкое славянское ць, а позже, с отвердением ц, оно во имя сохранения парадигмы, то есть мягкости согласного на конце слова-этнонима, заместилось близким по звучанию сь.
Судя по «Баварскому географу», это произошло не позже середины IX века. Если, конечно, его Ruzzi ― это действительно русь. Кстати, лишним доводом в пользу такой идентификации Ruzzi можно рассматривать высказанное выше предположение о промежуточной мягкой аффрикате на конце первоначальной формы русь ← руць. Хотя в латыни буква z передавала звук, соответствующий русскому з, средневековый верхненемецкий язык, на котором вероятно говорил автор «Баварского географа», приспособил z для передачи звука, соответствующего русскому ц. Поэтому представляется достаточно вероятным, что географ-баварец мог, даже незаметно для себя, использовать в латинском тексте для передачи аффрикаты /tsь/ в оригинале этнонима «руць» «родное» немецкое z. Между прочим, если это так, то не правильнее ли было бы транслитерировать Ruzzi «Баварского географа» на русский язык как Руцци?
«Теория ruotsi» выглядит как созревший плод пресловутого норманизма, но на самом деле имеет к норманизму лишь косвенное отношение. Первоисточник «варяжского» происхождения руси находится не в Скандинавии, вообще не на Западе а, как это ни парадоксально, вновь на другом конце «пути из варяг в греки».
Патриарх Фотий был не единственным, кто оставил нам письменные воспоминания о знаменитом нападении руси на Константинополь 860 года. Собственно, оно потому и знаменито, что о нем сохранилось немало заметок. Одна из них, сделанная по свежим следам событий, принадлежит так называемому Продолжателю Феофана. В «Жизнеописании византийских царей» о событиях 860 года можно прочесть следующее: «На десяти тысячах судов приплыли к Константинополю росы, коих именуют также дромитами, происходят же они из рода франков». Конечно, в этой заметке сам по себе интересен вопрос, что имелось в виду под словами «из рода франков» (’απο του γενους των Φραγγων), но это все же отдельная тема. Как бы то ни было, русь отнесена Продолжателем Феофана, современником и вероятным очевидцем событий [11], к франкам. Почти сразу эту процитированную фразу Продолжателя Феофана переписывает к себе Георгий Амартол. Его «Хроника», весьма популярная в Византии, в конце X века переводится в Болгарии на древнецерковнославянский язык, какой-то вариант ее перевода попадает в XI веке в Киев и становится основой начальной редакции «Повести временных лет». Да вот незадача, то ли по небрежности самого Амартола, то ли переписчиков, участвовавших в полуторавековом процессе сохранения и размножения его «Хроники», вероятно еще до ее перевода на древнецерковнославянский, франки (Φραγγοι) Продолжателя Феофана превращаются у Амартола в варягов (Βαραγγοι). И вот уже в своем новом варяжском качестве русь из Амартола вплывает в «Повесть временных лет». Так что на самом деле «варяжское» происхождение летописной руси ― всего лишь некое литературное недоразумение, которое после канонизации «Повести временных лет» как якобы истинной и правдивой летописи Киевской Руси, превращается в исторический факт. На основании и в объяснение этого «исторического факта», в большинстве случаев совершенно искренне и без всякой задней мысли, было создано множество построений русской истории во главе с варягами-русью, начиная с первых академиков-немцев «гнезда Петрова» и кончая «теорией ruotsi». Но даже если признать искренность и добросовестность их авторов, все эти построения базируются на пустоте, поскольку сама исходная посылка ― плод недоразумения.
Вообще, надо иметь в виду, что абсолютное большинство сведений, донесенных до нас «Повестью временных лет» о событиях ранее XI века, если они не выдуманы самими ее авторами, переписаны туда не из местных летописей, которых просто не существовало ввиду отсутствия на Руси письменности, а из болгарских переводов на древнецерковнославянский язык нескольких византийских хроник, в первую очередь «Хроники» Амартола. Например, один из авторов «Повести временных лет» честно признается, что узнал о том самом великом событии ― прозвании Русской земли во времена Михаила ― «из летописания греческого»; других источников сведений о появлении и прозвании отечества у него не было. Но такая ссылка на первоисточник, пусть даже абстрактный в виде «греческого летописания», ― редкое исключение для «Повести» и вообще литературы того времени. В большинстве случаев информация заимствовалась из византийских хроник анонимно, иногда несколько разных источников произвольно компилировались, а компиляции щедро дополнялись домыслами авторов и обогащались ошибками переписчиков. Собственно русская письменная, а следовательно хотя бы базировавшаяся на реальности и хоть в какой-то степени достоверная, история началась только со второй четверти XI века, когда в Киеве выросло первое поколение местных грамотных людей, способных составлять оригинальные письменные документы.
По стечению обстоятельств, как раз на глазах этого первого грамотного поколения новгородские князья, сначала Владимир Креститель, а затем его сын Ярослав, разоряли Киевщину со своими дружинами, в которых главную роль бузотеров, грабителей и насильников играли наемники-скандинавы. Поэтому у первых киевских летописцев вряд ли возникали сомнения, какого рода-племени была славно погулявшая в 860 году под Константинополем русь: из каких-то далеких неизвестных франков или хорошо знакомых не понаслышке варягов, хозяйничающих и разбойничающих рядом в Киеве точно так же, как шалила «поганая русь» под Константинополем в описании Амартола.
Так пионеры русского летописания собственноручно закладывали основы норманизма, закладывали, не отдавая себе в этом отчета, и основы эти были с самого начала весьма противоречивы сами по себе. Ведь во времена первых киевских летописцев сам термин «варяги» означал, в соответствии со складывающейся византийской традицией, скорее обобщенно европейцев-христиан римско-католической ориентации, нежели конкретно скандинавов, в то время еще по большей части язычников. В «Повести временных лет» именно варяги основывают первую в Киеве соборную церковь, «св. Ильи на ручаем», и именно варяги-христиане, отец и сын, становятся первыми местными киевскими святыми. В этом плане они откровенно противостоят «безбожной руси», разоряющей предместья Константинополя. И только под влиянием, если не сказать мощным давлением, письменного слова, авторитета Амартола, русь в конце концов отождествляется с варягами. А вскоре, вследствие массовой христианизации скандинавов, это отождествление становится непротиворечивым и приобретает статус канона.
Но, в конце концов, кто же все-таки нарек Русскую землю: византийские греки или варяжские гости?
Витиеватые закорючки в заголовке этой главы اڌل اننهر ارروس ― записанные по-арабски слова «Волга русская река» (в русской транслитерации что-то вроде Атэль ан-нахр ар-рус) ― могли бы служить переводом на арабский язык продолжения слов народной песни «Волга, Волга, мать родная…». Но это не перевод, а оригинальный тезис, достаточно популярный в географических трактатах средневековых авторов, писавших по-арабски: Ибн Хордадбеха, Масуди, Ибн Дасты, Ибн Фадлана и других. Причем, ладно бы речь шла о XVII веке, когда кремлями Казани и Астрахани Россия уверенно закрепилась на волжских берегах и челны Стеньки Разина действительно по-хозяйски утюжили волжский стрежень, «простор речной волны». Ан, нет, речь идет не о XVII веке, а о доисторической руси времен «Русского каганата». По убеждению образованных арабов рубежа IX…X веков, современная им русь обитала на обоих берегах Волги, где-то рядышком с булгарами, и корабли русских купцов уже в те времена сновали туда-сюда по «русской реке», как гондолы по венецианским каналам в разгар туристического сезона.
Первые киевские князья захватывали свою будущую столицу налетом из Новгорода. Сначала «путь из новгородцев в киевляне» прокладывает Владимир Креститель. В районе своего будущего стольного града он радикально разбирается со старшим братом Ярополком и, заложив Киев, становится основателем нового государства ― Киевской Руси. Затем, чтобы единолично править в созданном отцом государстве, точно такой же поход против старшего брата Святополка затевает Ярослав Мудрый. По образцу и подобию действий реальных первых киевских князей летописец приписывает такой же поход мифическому Вещему Олегу. Наконец, Константин Багрянородный дополняет картину еще одним неизвестным летописцу фактом: оказывается, Святослав Игоревич тоже княжил в Новгороде и хотя, если верить летописям, Киев не любил (а что там было любить, если Киева как такового еще и не было!), но всеми фибрами души стремился из Новгорода на юг, в Болгарию. Налицо явный стереотип поведения, и он вряд ли случаен.
Действительно вряд ли. Большинство здравомыслящих людей предпочитают жить не на холодном севере, а на теплом юге. Не все могут выбирать. Те русские князья, которые имели такую возможность, выбирали юг. Но вот ведь что интересно: Святослав Игоревич свой славный боевой путь из Новгорода в Болгарию прокладывает не напрямую по летописному пути «из варяг в греки», через Киевщину, а в обход по Волге ― через Булгар и Хазарию. Его сын Владимир Святославич, основав новую столицу на Днепре, начинает деятельность по расширению границ созданного государства походом на волжских булгар. Следующее поколение, Ярослав Владимирович, не успев толком обжиться и закрепиться в захваченном Киеве, отправляется закладывать город, который назовет в свою честь Ярославлем, не в престижные столичные окрестности, не на запад, в густо населенную цивилизованную Европу, а… опять же на далекий дикий восток, на Волгу. Еще активнее осваивает Поволжье его внук Мономах, где Мономашичи в конце концов и приживаются. Но почему, почему киевские правители так стремятся на Волгу, до которой тысячи километров полного бездорожья и глухих непроходимых лесов?! Казалось бы, под боком плодородные черноземы Молдовы, рядом богатые греческие города северного Причерноморья, невдалеке Прикарпатье и Прибалтика, а они все прут и прут черт знает куда, превращая Киевскую Русь в архипелаг островков-анклавов, разбросанных по всей восточной Европе. И ведь ни по какому морю не доплыть с островка на островок, ни на каком скакуне не доскакать из анклава в анклав ― они разделены огромнейшими расстояниями и полнейшим бездорожьем глухих непроходимых лесов. Упорное стремление на волжские берега, до которых из Киева добираться приходилось месяцами, выглядит совершенно алогичным!
Может быть это нелогичное стремление как раз объясняется восточными географическими трактатами вкупе с теми отрывочными, но надежными знаниями, которыми вооружила нас современная археология. Ведь скандинавы, черт возьми, действительно жили по берегам Волги с IX века, что с полной достоверностью подтверждают раскопки в Тимиреве, Сарском городище и других менее известных местах! Так что не зря восточные географы, корпя над своими трудами, напевали под нос: «Волга, Волга, мать родная, ― ум-Этэль ан-нахр ар-Рус…[12]». Не без оснований можно предположить, что Русь киевскую, княжескую неудержимо влекла на Волгу генетическая память об их славных предках, древней волжской руси, в совокупности с меркантильными соображениями об обладании волжским путем «из варяг в хвалиссы», обеспечивавшем той самой древней руси безбедное существование. В этом плане показательно, что киевские князья добирались до Волги не напрямик, а предпочитали окольный вдвое более длинный северный путь через Новгород. Оно и понятно, если вспомнить, что все первые киевские князья начинали набирать княжеский стаж в Новгороде, откуда брали начало оба пути: путь IX–X веков «в хвалиссы» и путь XI–XII веков «в греки». Таким образом, Новгород, кстати сказать, возникший почти на полвека раньше Киева, изначально был исходной точкой обоих торговых путей и остался центральным звеном цепочки трех русских центров консолидации: Приладожья, Верхнего Поволжья и среднего Поднепровья. Несмотря на формальное главенство Киева Новгород еще долго оставался связующим пунктом всех трех регионов. Только Мономах замыкает растянутую ломаную в треугольник, когда впервые совершает военный поход из Чернигова на Ростов прямиком «сквозь вятичи», да и то лишь потому, что привычный северный путь через Новгород оказался для него заблокированным вследствие княжеских междоусобиц. Но при всей жесткости треугольника как геометрической фигуры его прочности как фигуры политической не хватило, чтобы навсегда спаять единой государственной территорией берега Волхова, Днепра и Волги. В результате из того, с чего начинала изначальная русь в верховьях Волги, через века вызрела Россия. И позаимствовала свое имя из Византии. А на том месте, где в конце концов обрела самостийность Украина, чуть позже русь развернулась хоть и вторично, но зато во всю свою мощь, и создала государство, которому дала свое собственное имя. Но откуда это имя взялось, кто первым и где с гордостью произнес как собственное имя «русь», ответа на этот столь важный и для России, и для Украины, да и для Беларуси вопрос, как не было, так и нет.
Даст ли его кто-нибудь когда-нибудь?
Май 2008
На главную ▬››
[1] Например, аннотированный перевод анналов Дж. Нелсон (Janet L. Nelson) и перевод их в источниках истории государства Каролингов Рейнгольда Рау (Reinhold Rau).
[2] H. Stang. The Naming of
[3] Кстати говоря, упомянутое посольство кагана народа «рос» 838 года в Константинополь к Феофилу было, по утвердившемуся среди историков мнению, как-то связано с амастридским набегом руси. Либо посольство было попыткой замирения с Византией после набега, либо набег был реакцией народа «рос» на неудачу его посольства.
[4] Один из немногих доступных в Интернете
материалов на эту тему:
◦ С. Рысев.
О слове «Русь», или История с потерянной головой.
▬››.
[5] H. Stang.
The Naming of
[6] I. Garipzanov. The Annals of St. Bertin (839) and
Chacanus of the Rhos. 2006.
[7] По удивительному совпадению именно так зовут Хакона Станга, автора нетрадиционного толкования выражения «Rhos vocari dicebant» (см. ссылку 2)!
[9] Астериск «*» в начале слова говорит о том, что форма róþs реконструирована искусственно. Акут над ó означает долготу; буква þ передает межзубный согласный, характерный для древнегерманских языков и сохранившийся в современном английском. В общепринятой транскрипции звучание слова róþs записалось бы [ro:θs]. С учетом того, что скандинавское ó близко русскому у, для нашего уха róþs звучало бы похоже на «рутс».
[10] Происхождение названия Руси прокомментировано Е. Мельниковой и В. Петрухиным при участии М. Бибикова.
[11] Единственное число здесь условно. Считается, что Феофана продолжали несколько авторов.
[12] «Мать-Волга, русская река» (اڌل النهر الروس أم).